Карательная психиатрия для инакомыслящих
Медицина нужна не только для лечения заболевших, но и для наказания инакомыслящих. В Советском Союзе этот тезис многократно применялся на практике. Среди тех, кто подвергся принудительному лечению, были Иосиф Бродский, Владимир Буковский, Валерия Новодворская.
Воспоминания советских писателей и общественных деятелей, оказавшихся в тисках карательной психиатрии…
«Меня поразила организация пространства там. Я до сих пор не знаю, в чем было дело: то ли окна немножко меньше обычных, то ли потолки слишком низкие. То ли кровати слишком большие. А кровати там были такие железные, солдатские, очень старые, чуть ли не николаевского еще времени. В общем, налицо было колоссальное нарушение пропорций. Как будто вы попадаете в какую-то горницу XVI века, в какие-нибудь Поганкины палаты, а там стоит современная мебель».
«Представьте себе: вы лежите, читаете — ну там, я не знаю, Луи Буссенара, — вдруг входят два медбрата, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Довольно противно… Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».
Иосиф Бродский. Интервью Соломону Волкову
«Я помню, на психиатрической экспертизе существовал такой тест на выявление идиотизма. Подэкспертному задавали задачу: «Представьте себе крушение поезда. Известно, что во время такого крушения больше всего страдает последний вагон. Что нужно сделать, чтобы он не пострадал?» Ожидается, что нормально идиот предлагает отцепить последний вагон. Это кажется забавным, но подумайте, намного ли умнее идеи и практика социализма?»
Владимир Буковский показывает свой советский паспорт. Лондон, 1976 год
«В психиатрической больнице фактическими хозяевами является младший обслуживающий персонал: санитары, сестры, надзиратели. Это своего рода клан, и если с ними не поладить — убьют, замучают. Врачи никогда не вмешиваются в эти дела и целиком полагаются на сообщения медсестер. Первые месяца два в психиатрической больнице самые важные. Устанавливается определенная репутация, которую потом трудно изменить. Сестры, ленясь наблюдать за больными, изо дня в день пишут затем примерно одно и то же, переписывая с прошлых записей, поэтому нужно суметь убедить их с самого начала, что ты здоровый, со всеми поладить. И если это удалось — потом легче».
Владимир Буковский. «И возвращается ветер…» «Пятое отделение для буйных было пугалом, которого все страшились; там ни с кем не церемонились. Могли даже избить до потери сознания, никто за это не отвечал. Всем больным, за редким исключением, говорили «ты», независимо от того, был ли это рабочий, колхозник, ученый, художник или музыкант. Самделов, известный библиограф, был, как и многие другие, водворен сюда родственниками, захотевшими избавиться от присутствия нежелательного человека; этот прием широко применяется социалистическими гражданами для того, чтобы расширять свою скудную жилищную площадь, — ведь нередко две семьи живут в одной комнате. Никакого психического заболевания у Самделова не было. И то, что его поместили в тридцать девятом отделении, которое одновременно служило клиникой института усовершенствования врачей, было большой привилегией».
Валерий Тарсис. «Палата № 7»
«В «палатах» кровати, но на окнах решетки, и эти «палаты» заперты, а в дверях — глазок. Двери открываются на умывание, на оправку, для того чтобы раздать еду, перед работой и прогулкой. Работа несложная, 3−4 часа в день: переплетная мастерская, швейная, стегание одеял, шитье медицинских перчаток. Кормят тоже лучше, чем в тюрьме: утром дают кусок масла, два раза в неделю — немного творогу, к обеду в супе будет плавать маленький кусочек (граммов 30−40) очень жирной свинины.
Валерия Новодворская
Все остальное, кроме сахара и утреннего серого хлеба, — несъедобно. Есть и развлечения: три раза в месяц — кино (это как в зоне). Фильмы, которое я смотрела там, потом вызывали неизменное чувство ужаса, даже если это были комедии. Посылки можно получать любые, свидание — раз в два месяца на час в присутствии охраны и медицинского персонала, через стол. При этом можно передать любые продукты в любом количестве. Для уголовников — рай, для политзаключенных — геенна огненная».
Валерия Новодворская. «Над пропастью во лжи»
«Санитары крепко берут меня под руки и выводят из кабинета. У подъезда «рафика» с моими провожатыми уже нет. Меня запихивают в «чумовоз», там уже сидят трое шизиков, я четвёртый. Пятым залезает за мною санитар. Другой санитар запирает снаружи дверцу машины, садится в кабину, и «чумовоз» трогается.
В приёмной больницы им. Кащенко унылое получасовое ожидание. Я сижу на кожаном диване и чувствую, что чего-то не хватает. Но чего? Никак не пойму… А-а!.. Нет портретов вождей и плакатов с лозунгами. Ясно. Нужна спокойная обстановка.
Но вот и моя очередь, вхожу в кабинет. Усталая женщина в белом халате задаёт мне всё те же, что и в диспансере, вопросы, а я почти в тех же выражениях отвечаю. «Ладно, потом разберёмся», — говорит она, и меня проводят в смежную комнату, где велят раздеться и снимают с меня крест. Я протестую, но в драку вступать не решаюсь. Врач выслушивает меня, осматривает кожу, и вот я сижу в грязной, почти не обмытой после предыдущего больного, ванне. Намыливаюсь, санитарка поливает меня из душевой трубки. Надеваю больничное бельё. Всё! Теперь я уже настоящий сумасшедший».
Геннадий Шиманов. «Записки из красного дома»
Воспоминания советских писателей и общественных деятелей, оказавшихся в тисках карательной психиатрии…
«Представьте себе: вы лежите, читаете — ну там, я не знаю, Луи Буссенара, — вдруг входят два медбрата, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется «укрутка». Вообще было довольно противно. Довольно противно… Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».
Иосиф Бродский. Интервью Соломону Волкову
«Я помню, на психиатрической экспертизе существовал такой тест на выявление идиотизма. Подэкспертному задавали задачу: «Представьте себе крушение поезда. Известно, что во время такого крушения больше всего страдает последний вагон. Что нужно сделать, чтобы он не пострадал?» Ожидается, что нормально идиот предлагает отцепить последний вагон. Это кажется забавным, но подумайте, намного ли умнее идеи и практика социализма?»
Владимир Буковский показывает свой советский паспорт. Лондон, 1976 год
«В психиатрической больнице фактическими хозяевами является младший обслуживающий персонал: санитары, сестры, надзиратели. Это своего рода клан, и если с ними не поладить — убьют, замучают. Врачи никогда не вмешиваются в эти дела и целиком полагаются на сообщения медсестер. Первые месяца два в психиатрической больнице самые важные. Устанавливается определенная репутация, которую потом трудно изменить. Сестры, ленясь наблюдать за больными, изо дня в день пишут затем примерно одно и то же, переписывая с прошлых записей, поэтому нужно суметь убедить их с самого начала, что ты здоровый, со всеми поладить. И если это удалось — потом легче».
Владимир Буковский. «И возвращается ветер…»
Валерий Тарсис. «Палата № 7»
«В «палатах» кровати, но на окнах решетки, и эти «палаты» заперты, а в дверях — глазок. Двери открываются на умывание, на оправку, для того чтобы раздать еду, перед работой и прогулкой. Работа несложная, 3−4 часа в день: переплетная мастерская, швейная, стегание одеял, шитье медицинских перчаток. Кормят тоже лучше, чем в тюрьме: утром дают кусок масла, два раза в неделю — немного творогу, к обеду в супе будет плавать маленький кусочек (граммов 30−40) очень жирной свинины.
Валерия Новодворская
Все остальное, кроме сахара и утреннего серого хлеба, — несъедобно. Есть и развлечения: три раза в месяц — кино (это как в зоне). Фильмы, которое я смотрела там, потом вызывали неизменное чувство ужаса, даже если это были комедии. Посылки можно получать любые, свидание — раз в два месяца на час в присутствии охраны и медицинского персонала, через стол. При этом можно передать любые продукты в любом количестве. Для уголовников — рай, для политзаключенных — геенна огненная».
Валерия Новодворская. «Над пропастью во лжи»
«Санитары крепко берут меня под руки и выводят из кабинета. У подъезда «рафика» с моими провожатыми уже нет. Меня запихивают в «чумовоз», там уже сидят трое шизиков, я четвёртый. Пятым залезает за мною санитар. Другой санитар запирает снаружи дверцу машины, садится в кабину, и «чумовоз» трогается.
В приёмной больницы им. Кащенко унылое получасовое ожидание. Я сижу на кожаном диване и чувствую, что чего-то не хватает. Но чего? Никак не пойму… А-а!.. Нет портретов вождей и плакатов с лозунгами. Ясно. Нужна спокойная обстановка.
Но вот и моя очередь, вхожу в кабинет. Усталая женщина в белом халате задаёт мне всё те же, что и в диспансере, вопросы, а я почти в тех же выражениях отвечаю. «Ладно, потом разберёмся», — говорит она, и меня проводят в смежную комнату, где велят раздеться и снимают с меня крест. Я протестую, но в драку вступать не решаюсь. Врач выслушивает меня, осматривает кожу, и вот я сижу в грязной, почти не обмытой после предыдущего больного, ванне. Намыливаюсь, санитарка поливает меня из душевой трубки. Надеваю больничное бельё. Всё! Теперь я уже настоящий сумасшедший».
Геннадий Шиманов. «Записки из красного дома»
Свежие комментарии