Создатель главной телепрограммы перестройки «600 секунд», депутат Госдумы четырех созывов, а ныне главный атеист страны выносит приговор советской кухне 1980-х годов.

Создатель главной телепрограммы перестройки «600 секунд», депутат Госдумы четырех созывов, а ныне главный атеист страны выносит приговор советской кухне 1980-х годов.

За предыдущее десятилетие 1970-х уже отчитался Михаил Боярский.

Если вспоминать об общепите времен моего детства и юности, то самым волшебным местом было заведение на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта, в народе известное как «Гастрит». Конечно же, в Ленинграде того времени существовали всякие обалденные сосисочные и пельменные, но вот это место было поистине культовым, почитаемым.

Там можно было получить за очень небольшие деньги необычайной силы солянку в железной, раскаленной миске. Обычно мы даже играли в школе во всякие азартные игры и проигравший кормил этой солянкой победителей — школ у меня было много всяких, но и 218-я на улице Марии Ульяновой, ныне в Графском переулке, и 171-я на улице Жуковского находились недалеко от «Гастрита». Вероятно, сейчас я не смог бы даже прикоснуться к этой солянке, но тогда она восхищала. Пожалуй, я никогда не испытывал более сильных гастрономических впечатлений.

Не стоит забывать, что мы все были советскими детьми, вечно дико голодными и вообще понятия не имевшими о том, что существуют какие-то кулинарные изыски, и бросавшимися на любой бутерброд и на любую плюшку. Советская кухня была предельно простой, предельно вульгарной, предельно нездоровой и от этого особо восхитительной.

Всем детям именно такое сочетание и нравится.

1980

По случаю проведения Олимпиады-80 в СССР впервые появляется напиток компании Coca-Cola — Fanta. Саму кокаколу, как главный символ чуждой идеологии, в страну социализма все-таки не пустили.

В «Гастрите» всегда можно было наблюдать бесконечные очереди по 20–30–40 человек, стоять в которых было насладительно. Сегодня, как физиолог, я могу это объяснить: густые запахи, которые доносились из цеха готовки, — это же мельчайшие частицы тех самых радостей, которые ожидали нас за круглыми мраморными столами на одной ножке буквально через двадцать минут. И там можно было насытиться не только густотой запаха, но и толкотней, вонью, ушанками со свисающими шнурками, мокрыми провонялыми нафталином воротниками, авоськами.

Зимой внизу под ногами чавкала грязь, потому что посетители заносили с собой на ботинках с улицы снег, перемешанный с солью, который очень быстро превращался в коричневую жижу, — и все это стояло, не в хорошем смысле этого слова, на полах из дешевого мрамора. Это была совершенно особая, несказанная, прекрасная жизнь.

1983

Выпускник школы с углубленным изучением французского Александр Невзоров, отчисленный из духовной семинарии, устраивается на Ленинградское телевидение каскадером.

В юности я бывал, конечно, и в кафе, прозванном «Сайгон», на углу Невского и Владимирского проспектов. Воспоминания о нем у меня сохранились самые нежные: пусть там собиралось рекордное количество идиотов, но это был такой очаровательный кофейный протест, заключавшийся в полном неприятии всего советского. Во всем этом было столько милого, непонятного свободомыслия.

Но я не люблю кофе и в том же «Сайгоне» всегда трусливо просил стакан кипятка и, чтобы не особо выделяться на общем фоне, разводил маленькую чашечку кофе этим кипятком до светлого-светлого состояния. В таком виде я еще мог его пить.

1985

Одновременно с перестройкой начинается антиалкогольная кампания: стоимость водки увеличивается в два с лишним раза, а ее производство сокращается на 30%. Очереди за ней стремительно растут.

В конце 1980-х, когда уже появилась программа «600 секунд», всей съемочной группой мы регулярно обедали в чебуречной на Васильевском острове. Там работала восхитительная красавица-директриса, которая всем строила глазки и с которой, по-моему, у всех, кроме меня, были кратковременные, но очень бурные романы.

Ели мы в отдельной маленькой комнатенке, потому что попытки чебуречничать в общем зале приводили к тому, что у меня все время просили автографы, — тогда еще не было ни мобильных телефонов, ни селфи, но все равно доставали меня страшно.

Кроме того, мы очень любили столоваться всей съемочной бригадой в БКЗ «Октябрьский», где внизу, под сценой, была служебная столовка. Там из всех гастрономических изысков я припоминаю особые пирожки — сосиски в тесте, которые мы называли «Он там», потому что внешний вид их мог вызвать именно такие ассоциации.

Вот этих «онтамов» мы сжирали страшное количество со сладким кофе с молоком. Мы честно пытались платить, но со временем это стало просто невозможно: с нас везде отказывались брать деньги.

1987

В эфир Ленинградского ТВ выходит программа Невзорова «600 секунд» — телеробингуд в кожаной куртке становится суперзвездой.

Затем наступили 1990-е — я стал депутатом Госдумы и обедал в ее столовой с ценами из социалистического прошлого, а находясь в Петербурге, стал захаживать в разные новомодные места, например, в ресторан «Тройка» на Загородном, где, как известно, любили закатывать пиры «тамбовские», с которыми я только начал дружить.

Там были всякие кордебалеты и много других радостей жизни, а вот кухня, как я понимаю теперь, будучи уже многоопытным путешественником, была запредельно примитивной: новорусские блюда с башенками, с кремами, с бесконечными узорами из ветчины и другими мерзкими глупостями, никакого отношения ни к какой haute cuisine не имевшими.

Тогда все, что предлагала гастрономическая жизнь, было отголосками имперско-советского бессмысленного обжорства, но обжорства, украшенного уже на некий западный манер.

1990

Практически любая еда в Ленинграде, кроме морской капусты, становится дефицитом, часть продуктов продается по талонам, одновременно появляются первые кооперативные кафе.

Молодые люди, которые сегодня почему-то ностальгируют по всему советскому, в том числе по тогдашней кухне, просто не понимают, что их вырвало бы в ту же секунду, как они отведали бы реальные блюда этого времени, — последние двадцать лет нас полностью переделали в гастрономическом смысле. Вообще с историей надо уметь прощаться.

Меня вот теперь не заманить никуда, кроме двух заведений в городе: любимой Ginza на Аптекарском проспекте и потрясающего ресторана AZIA в гостинице «Европейской» (сейчас Гранд Отель Европа. — Прим. ред.). Это, пожалуй, и все.